В голубом небе летал серебристый дракон.

С утробным ревом он взлетал вверх, переворачивался на спину и, порыкивая от удовольствия, планировал в потоках чистого осеннего воздуха, а потом неожиданно срывался в пике.

— Красиво, - подумала я, глядя на серебристую фигурку, распластавшуюся в голубом небе.

— Согласен, - подумал в ответ Дракон и, пофыркивая, вновь начал набирать высоту.

— Привет, - шепнула я.

Дракон не ответил. Лихо протаранив легкое розовое облачко, он быстро удалялся на юго-восток, превратившись сначала в серебристое пятнышко, а затем в еле различимую точку. Но еще долго из-за горизонта слышалось довольное рычание и появлялись клочки дыма.

— Пока, - сказала я, пожав плечами, и пошла домой.

На заплеванной лестнице в полутемном подъезде сидел Домовенок с огромными печальными глазами.

— Привет, - вежливо заметила я, поднимаясь вверх по лестнице.

Домовенок уныло помолчал, а потом отвернулся. Я не обиделась. Нет ничего приятного в том, чтобы сидеть на грязной лестнице в холодном и неуютном подъезде.

Из солидарности тяжело вздохнув, я прошла мимо и через пару минут забыла о невеселом Домовенке. Но вскоре он появился на моем этаже.

— Привет, - вновь учтиво поздоровалась я, не надеясь, впрочем, на ответ.

Домовенок тоскливо вздохнул и, неловко перебирая короткими ножками, стал с трудом спускаться вниз. Его рыжая плюшевая шерсть потускнела, а роскошная грива спуталась и местами сбилась в небольшие колтуны.

А недавно, выходя из подъезда, я увидела Домовенка в компании Розового Зайца. Они тихо сидели в песочнице, держались за руки и молчали. Окружающие были им безразличны, поэтому здороваться я не стала. Домовенок и Розовый Заяц улыбались друг другу и смотрели за горизонт.

Я больше не встречала их. Но иногда вечерами, вспоминая Домовенка и Розового Зайца, я думаю, что они сейчас там, где нет уродливых серых многоэтажек, гулких пустых подъездов с вонючими мусоропроводами и чужих квартир с железными дверями, закрытыми на все запоры.

Посредине московской улицы, в душной сутолоке, наполненной выхлопами железных коней, я столкнулась с Ангелом. Он был худ, небрит и, по-моему, немного пьян. Крыльев у Ангела не было, зато наличествовали огромные руки с ладонями по цвету и размеру схожие с совковыми лопатами. Этими ручищами Ангел копался во внутренностях маленькой, почти игрушечной машинки. Владелец игрушки стоял рядом и, зажмурившись от удовольствия, ловил лицом теплые лучики скуповатого на тепло осеннего солнца. В лужах, отороченных желтыми и красными листьями, отражалось голубое небо. На спецовке у Ангела было крупно написано «Ангел». В толчее и суете московской улицы мне стало неожиданно легко и спокойно. Стряхнув оцепенение и посмеиваясь над собственными неудачами я пошла дальше, постепенно погружаясь в визг и гам суетливой столицы, на улицах которой иногда можно встретить Ангела.